В конце 1979 году я служил начальником штаба УВД Пензенского облисполкома. И слышал о том, что в дружественной нам республике Афганистан произошел переворот.

А вскоре пришла телеграмма из МВД – направить от Пензы восемь добровольцев «в одну из стран с жарким климатом». В какую, сразу было ясно.

Пришел ко мне Александр Иванович Пронин, будущий начальник УВД, в то время заместитель по кадрам. Показал телеграмму. И список сотрудников, которых предлагалось направить в Афган. А в нем – молодые ребята, оперативники. Я высказал мнение: ехать должны опытные люди. Профессионалы своего дела. Сказал: пиши меня сразу.

Я просился в Афганистан сам. Добровольцем. Но меня не пускали. Перед тем, как пришла телеграмма, я получил одобрение на следующий год поступать в Академию МВД. Начальник управления внутренних дел, Уланов Иван Дмитриевич, был против моего отъезда в Афганистан. Говорил: ты нужен здесь.

Между тем по управлению ходили разговоры: мол, Махаев всех подговорил лететь «за речку» – так называли Афганистан, – а сам, мол, в кусты. А я перед этим успел пройти медкомиссию. Проверяли нас, как космонавтов. А здоровье у меня было хорошее.

Я даже обратился в МВД, чтобы они посодействовали моему направлению в командировку. Они прислали телеграмму: нужен восьмой сотрудник. На это место отобрали начальника одного из райотделов. Однако он, узнав о том, что его ждет, закапал в глаз керосин. И наутро в таком виде показался начальнику УВД. Тот вызвал меня и сказал, чтобы я собирал вещи.

Я обрадовался: чемоданы давно были наготове. Сел в самолет Минск-Ташкент и прилетел в Узбекистан. Там меня встретили и привезли в Чимкентскую область, где готовили сотрудников специализированного разведывательного отряда «Кобальт».

Там я встретил своих коллег из Пензы, которые уже считали, что я их бросил. Обрадовались, конечно.

***

«Кобальт» должен был сыграть важную роль – выявлять бандформирования, участвовать в их разработке и проведении боевых операций. Состав «Кобальта» насчитывал 540 милиционеров, в том числе из Пензенской области. Это был первый такой набор сотрудников органов внутренних дел СССР. Мы стреляли, изучали минирование, знакомились с нравами и традициями страны, в которую нам предстояло попасть. Для маскировки мы все были одеты в армейскую полевую форму.

Перед отправкой в Афган нас построили на плацу и объявили приказ министра внутренних дел о поощрении личного состава. Почти всем присвоили звания досрочно и сверх потолка, кроме меня – я в то время был подполковником – и еще одного сотрудника, который был в таком же звании.

После прилета в Кабул нас разделили на подразделения, в одно из которых попали мы, пензенцы, и милиционеры из других областей – примерно сто человек. Направили нас в провинцию Газни – это 140 км от Кабула. Как только поступила команда погрузиться, мы заняли места в бронетранспортерах и машинах и покатили.

Дорога шла через горы. Высота – до 3 тысяч метров над уровнем моря. Сверху нас прикрывали четыре вертолета – два Ми-8 и два Ми-24. Жутковато было ехать в БТРе, когда сверху над тобой туда-сюда вертолеты летают.

На место расположения – территорию одной из дивизий – мы прибыли ночью. Расположились в палатках. Там были лишь железные кровати и матрацы, но нам и того хватило. Сразу уснули, положив рядом с собой автоматы и боезапас – оружие нам выдали перед отъездом в Газни. По тревоге могли поднять в любой момент.

Утром проснулись, вышли: вокруг такие же палатки, а вокруг – горы, боевая техника дивизии и песок. Море песка. Так началось мое знакомство с Афганистаном.

Условия были ужасными. Мы жили в палатках по 15-20 человек. Подразделения полка размещались на песчаном плато. Техника постоянно поднимала облака пыли. Жара днем была – градусов 30 в тени. Воды не хватало не только умыться, но даже напиться. Воду брали из скважины, в полк привозили водовозками. Качество ее оставляло желать лучшего.

Период адаптации затянулся. Пришлось паузу закрывать ежедневно боевыми стрельбами. Заниматься нами было некому. Иногда мы принимали участие в локальных боевых операциях с участием армейских частей. Позже, когда дали указание из центра инициативу особо не проявлять, беречь людей, в операциях участвовали только с их разрешения.

***

Афганистан к тому времени был разделен на несколько зон ответственности. Каждая комплектовалась представителями силовых структур – МВД и КГБ, Возглавлял ее обычно партийный советник. Мне и моим сотрудникам поручено было охранять участок провинции Пактика. В составе группы, которую я возглавлял, были все пензенские сотрудники. В этой части провинции советских войск не было и нам пришлось организовывать охрану самим.

В боевых операциях мы не участвовали, так как отсутствовали военные подразделения. Однако и без дела не сидели. В 40 км от нас располагался афганский царандой – народная милиция. Мы регулярно туда выезжали, занимались с солдатами царандоя и офицерами, обучали их оперативному мастерству, стрельбе из автоматов и винтовок, физической подготовке. Также мы неоднократно выезжали в Газни, где я встречался с руководителями зоны с советской и афганской стороны.

В одну из таких поездок мы чудом избежали гибели. Подъезжали к месту расположения полка. Дорога была вся песчаная, часть ее проходила мимо воинской части и вела в соседний кишлак. Когда мы подъезжали к части, нас догнала грузовая афганская машина. Я уступил дорогу – ехали мы на «Ниве». Грузовик обогнал нас. Водитель в знак благодарности посигналил: все-таки советские военные дорогу уступили, приятно.

Он успел опередить нас ненадолго, как вдруг посреди дороги поднялась туча песка, раздался взрыв. Я затормозил. Прошло несколько мгновений, и перед нами неподалеку упало правое переднее колесо грузовика: его оторвало взрывом. Машина крестьянина наехала на мину и опрокинулась: душманы часто минировали проезжую часть. Если бы я не уступил ему дорогу, то на мине подорвалась бы наша «Нива».

Мы остались на месте, вызвали из дивизии саперов, которые проверили участок. Для этого использовали танк, перед которым было закреплено специальное устройство, которое катилось по песку. Если мина и попадалась впереди, то срабатывала под этим устройством и технике вреда не причиняла. Только после того, как весь участок обследовали, мы вернулись в расположение.

За время командировки мне много раз приходилось общаться с афганцами – как простыми людьми, так и представителями власти. Они заметно отличаются от нас, европейцев. Первое, на что обращаешь внимание – контрастность их уклада жизни. Рядом с достижениями цивилизации в полной мере действовали законы средневековья.

Помню, общался со старейшинами. Рассказывал им, зачем мы прибыли из Советского Союза – чтобы помочь наладить мир. А они нам не верили. Говорили: вы нас угоните в Сибирь. А наших женщин заберете себе. Такая сильная была пропаганда против нас. Я показывал им на карте Советский Союз, какое место занимает он в мире, и какое – Афганистан. Старейшины все равно не верили. Говорили: Афганистан на самом деле большой, а Союз – маленький. Их было не переубедить.

***

Министерство внутренних дел Демократической республики Афганистан развивалось, в провинции росла боевая мощь царандоя, быстро нарастал опыт молодых руководителей подразделений в борьбе с душманскими бандами, которые поддерживались правительствами ряда других стран. Особую поддержку движению душманов оказывали США, Пакистан и ряд стран Южной Африки.

Внештатная команда «Кобальта» в те тяжелейшие 1980-1983 годы состояла из 23 разведгрупп, дислоцированных по отдельным афганским провинциям, и одного резервного подразделения в Кабуле. В каждой разведгруппе обычно было по семь человек, БТР и радиостанция. Они непосредственно участвовали в сборе и обработке разведданных.

Что касается работы с местным населением, мы разрабатывали и помогали коллегам из царандоя проводить операции по внедрению агентуры в бандформирования и лагеря беженцев.

В основном поставленные перед коллективом «Кобальта» задачи выполнялись. Мои боевые товарищи были живы и здоровы. Шесть месяцев пролетели быстро, и мы готовились к отъезду домой, в Союз.

Меня предупредили, что я должен задержаться, чтобы отчитаться перед заместителем министра внутренних дел СССР Борисом Елисовым о проделанной работе и передать все документы о секретной работе сотрудникам Горьковского УВД, которые должны были нас заменить. Задержка затянулась на три месяца. В этот период руководство представительства МВД СССР в ДРА трижды предлагало мне продлить спецкомандировку еще на два года.

Отчитавшись и передав сведения о секретной работе, я наконец выехал на Родину. Я не думал ни о похвалах, ни о наградах. Главное было – отработать добросовестно, с чувством ответственности за порученное дело. Думаю, что мне это удалось.

Когда я вместе с коллегами вернулся в Пензу, начальник УВД генерал-майор милиции Уланов собрал личный состав отделов милиции областного центра, на котором я рассказал о нашей службе в Афганистане. До нашего приезда он такого не делал.

Второй раз я прибыл в Афганистан в сентябре 1981 года. В Кабуле был назначен на должность старшего оперативного сотрудника информационно-аналитического отдела представительства МВД СССР. Обязанности были несложные. Смысл их сводился к контролю за военно-политической обстановкой в провинциях и работой советнических аппаратов, оказание им практической и методической помощи.

Многое в работе нашего советнического аппарата завесило от куратора – заместителя министра внутренних дел СССР генерал-полковника Бориса Кузьмича Елисова, которому МВД поручило заниматься проблемами Афганистана. Он регулярно бывал в нашем представительстве, прекрасно ориентировался в оперативной обстановке. Меня назначили руководителем группы по охране Елисова во время движения его по территории Кабула. Мы с успехом решили эту задачу в многомиллионной афганской столице.

Через некоторое время мне поручили организовать охрану представительства посольства СССР в городе Мазари-Шариф, которое выехало из Ирана и разместилось на границе с СССР. Пришлось приложить немало усилий, чтобы организовать обеспечить безопасность на должном уровне. Я провел месяц в Мазари-Шарифе и сумел не допустить происшествий с личным составом посольства.

***

В июле 1982 года меня назначили на должность старшего оперативного сотрудника при командовании царандоя провинции Забуль. На следующий день после приезда решил осмотреть обиталище солдат царандоя – облупленные, никогда не мазанные глинобитные хижины, топчаны, покрытые мешковиной, живописно испачканные. Осматриваю, угрюмо стою посреди двора без туалета, без ворот, без какой-либо ограды казарм и других построек. Этим, кстати, пользовались душманы. Они примерно раз в месяц приходили в казармы – охраны как такой не было, – забирали у солдат царандоя оружие и уходили. 

Договорился с командованием царандоя: надо строить из саманного кирпича силами самих солдат-призывников казармы, кухни и другие необходимые удобства. Солдаты сразу поняли, что к чему. Работа закипела. Вскоре построили три казармы, столовую, баню, туалет. А еще построили мечеть и из числа офицеров назначили муллу. Всю территорию оградили высоким забором из глины и песка, построили четыре вышки, на которых круглосуточно дежурили солдаты с оружием. Построили больницу, нашли доктора и медикаменты.

К слову, отбор в царандой проводили тщательно, в присутствии старейшин кишлаков. За кого они ручались, тех брали в народную милицию, а за кого не ручались – тех отправляли в армию.

Призывной контингент отбирали путем «отлова» афганцев призывного контингента. В большинстве случаев это происходило в специально запланированных операциях. Они не афишировались. Про них знали единицы из числа руководителей. Подготовка проводилась в обстановке строгой секретности. Начинали в ночное время. Намеченный кишлак окружали, а с рассветом стартовала облава, которую осуществляли солдаты царандоя. Я лично занимал место за пулеметом в БТРе и стрелял по убегавшим из кишлака бандитам. Всех задержанных доставляли в центр провинции, где проводилась проверка и отбор в царандой и армию.

Но толку от таких солдат было немного. Однажды нам на двух вертолетах Ми-8 доставили около 30 мужчин из кочевого племени кучи. Мы их отмыли, одели в военную форму, стали обучать, как вести боевые действия. Когда им выдали оружие, то в большинстве своем они дезертировали, оставив оружие в казарме.

***

За девять месяцев я побывал в десяти провинциях, в которых работали наши советники и части советских войск. Полезным делом, которое мне удалось организовать для старших советников провинциальных аппаратов, были ежеквартальные совещания, на которых они получали не только накачки, но могли задать наболевшие вопросы работникам представительства. Это позволяло обменяться опытом и вырабатывать единую стратегию действий. А также получить информацию, позволявшую предугадать действия того или иного бандформирования, узнать места сбора отрядов.

Провинция Забуль до моего приезда была мирной. Она считалась одной из самых суровых по условиям жизни. Здесь добывали урановые руды. Бои здесь начались из-за решения душманов пробить слабое звено обороны Кабула, разгромить царандой и часть афганской армии, в которой служили 100 солдат и офицеров.

Советнический аппарат дислоцировался возле афганской крепости в городе Калат, центре провинции Забуль, и состоял из сотрудников МВД, КГБ  и военной разведки. В моем распоряжении находились 10 афганцев, которые непосредственно принимали участие в оперативной работе. Часть из них прошла подготовку в СССР. Душманы старались накрыть наше расположение в ночное время плотным минометным огнем.

Однажды атака противника усилилась. Мы вынуждены были сообщить в Кандагар по рации, чтобы нам оказали помощь. Бой происходил ночью. Но, несмотря на это, к нам на помощь прилетели советские вертолеты – их было четыре. Они разгромили банду душманов, напавших на Калат.

Обстрелы Калата не прекращались. Страдало от них в первую очередь местное население. В середине января 1983 года с согласия губернатора провинции и секретаря Забульского комитета народно-демократической партии Афганистана начались переговоры с мятежниками о провозглашении политики национального перемирия. Советовались со старейшинами, главарями душманов, пытались договориться о главном – чтобы прекратили военные действия. Те сначала обещали подумать, а потом оказались наотрез.

И опять начались систематические обстрелы. Только особенно часто стали бить по резиденции советников. Мы с помощью артиллеристов отвечали. У нас было советская пушка-сорокопятка. Однажды мы получили от агента информацию, что из пушки было убито около 20 душманов, которые получали боезапас из пришедшей к ним ночью автомашины.

***

До границы с Пакистаном от места нашего расположения было около 60 километров и основные силы душманов сосредоточились там. Я получил от агента сведения о подземном бункере, где готовили отборные военные кадры. Им поставляли вооружение, продукты. Советники там были американские и английские. Была разработана операция для уничтожения этой военной базы. Я запросил вертолеты Ми-8, которые вскоре прилетели к нам. Посадив агента в вертолет, мы взлетели и направились к границе с Пакистаном.

На высоте 4 тысячи метров вертолеты «встали в круг», образовав кольцо над местом расположения базы душманов. Я был в первом вертолете – командирском. С высоты 4 тысяч метров наш вертолет спикировал вниз, с одновременным пуском ракет и двух бомб. Я сидел между двумя пилотами и стрелял из крупнокалиберного курсового пулемета. Достигнув высоты 1,5 тысячи метров, командир начал выводить из пике вертолет до образованного круга других вертолетов. Одновременно другой экипаж спикировал на объект, повторяя наши действия. Атака вертолетов продолжалась около часа, после чего мы, израсходовав боезапас, ушли в Кандагар, где пополнили боезапас и вновь вернулись на объект атаки, продолжив обстрел базы душманов.

В это время нам на помощь прилетели три истребителя-бомбардировщика МиГ-24, которые продолжили обстрел и бомбежку душманов. Общая атака продолжалась свыше часа, после чего мы вернулись в Калат.

Примерно через неделю мы получили данные по проведенной операции. Убито было около 80 душманов и двое иностранных советников.

***

Афганистан раскрывал людей. Можно было поработать два-три месяца с человеком в одном подразделении и не распознать его. Лакмусовой бумажкой служило участие в боевых операциях, отношение к спиртному и женщинам. Сколько было «внезапно заболевших», а потом «чудесно исцелившихся»… Какие только не находили причины, чтобы не рисковать жизнь в боевых действиях.

***

По прошествии немалых лет спрашиваю у себя: чем стал для меня Афганистан? Не жалею ли о том, что принимал участие в войне? Нет, не жалею. Несмотря на субъективные причины, Афганистан был моим долгом. Долгом солдата и коммуниста.

Записал Сергей Поплёвин

Фото из архива Владимира Махаева